7
На крыльце комендатуры Станислав столкнулся с Лилей. Он сначала не узнал её, слишком неожиданной была эта встреча. Ещё вчера утром она должна была уехать в Минск. Ни слова о том, что у неё есть какие-то дела в городе, он не слышал…
Она прятала глаза и говорить с ним явно не хотела. Но он остановил её.
- Что ты здесь делаешь? Ты же вроде бы уволилась?
- Ну, уволилась, - неохотно откликнулась она. – А что, нельзя повидаться с друзьями? – Она наконец посмотрела на него, и он поразился её взгляду. Ненависть, вызов… Никогда бы не подумал, что она может ТАК смотреть.
- Что с тобой? – тихо спросил Станислав.
- А ты сходи к коменданту, там узнаешь! – сверкнула она вдруг какой-то странной, вызвавшей неприятное чувство улыбкой и подалась мимо него вниз по ступенькам. Он задержал её за руку, обернулся.
- Что ты имеешь в виду?
Она зло дёрнулась, вырвала руку. И уже не улыбалась.
- Что, боишься? Не бойся, ничего я тебе не сделаю. Пётр Петрович спросил, я ответила… А к кому ещё мне податься?
Он выпустил её руку, чувствуя, как какое-то омерзение поднимается в душе. Значит, она всё-таки это сделала… Они с Агатой были уверены, что эти угрозы - лишь защита обиженной девушки. И в самом деле, к кому ей было податься… Кроме него, в этом городе у неё никого не было. Защищаясь, она сыпала проклятьями – бессильными, жалкими, жалкими до слёз. Агата и плакала…
Ну, вот он видит её теперь здесь. Здесь, на крыльце учреждения, в котором обещала найти защиту. И, похоже, нашла…
- Лиля, послушай…
- Не буду я ничего слушать! Хватит, наслушалась… А я её ещё защищала, жалела, - горько усмехнулась Лиля. – Вы думаете, я глупая? Я, может, и глупая, но свои права знаю. И знаю, что у буржуек прав нету…
- На что? – внезапно обозлился он. Надоело. Надоело терпеть эти оскорбления, которые к Агате никакого отношения не имеют.
Она непонимающе смотрела на него своими живыми, круглыми, как пуговицы, глазами… Уточнил уже спокойней:
- На что у неё прав нет?
Она мотнула головой.
- На тебя! На моего мужа!
Он вздохнул обречённо. Как объяснить? Невозможно… А принять как данность она не хочет.
- Ладно, иди… Тебе ничего не нужно? Где ты ночуешь?
Лиля деловито поправила пояс на платье, спокойно посмотрела на него.
- Где надо, там и ночую. У Зойки угол сняла на пару дней… А ты почему такой заботливый? Может, всё-таки передумаешь?
Он вновь всмотрелся в её лицо. Бедная девочка серьёзно на это надеется, и ничто не сможет её переубедить.
- Нет, Лиля. Не передумаю.
- Ты, может, и жениться на ней хочешь? – Она засмеялась.
- Иди, Лиля…
Поднялся по ступенькам задумчиво, тяжело. Безотчётным движением достал пропуск, не заметил, как дежурный кивнул, пропуская. Никогда не задумывался о том, что соединить судьбу с любимой женщиной может быть так трудно. Казалось бы, чего проще; главное было – найти. Вот на это могла уйти жизнь, но он так и не повстречал бы ту, что где-то ждала его, тоже не зная о его существовании. Им повезло. Им несказанно повезло, они нашли друг друга. И что? На этом всё закончилось? Похоже, да. Людям не терпится сделать так, чтобы на этом всё закончилось. Ну нет, не для этого он полюбил в первый и последний раз в жизни.
В дверях он столкнулся с двумя военными, своими подчинёнными, они выходили от коменданта. Отдали честь, молча прошли мимо него. Он обернулся - Михеев поднял глаза, кивнул небрежно на стул и снова склонился над разложенной на столе огромной картой. Испещрённой разноцветными линиями, стрелками и надписями. Станиславу казалось, что он с закрытыми глазами может отыскать на этой карте то, что нужно. Он знал её наизусть, она снилась ему.
- Ну что, капитан, со стороны Литвы покоя не дают. Вчера на ойлипской заставе взяли одного. Приходил к знакомым за продуктами… Показывает, что новые формирования у границы. – Михеев устало, медленно распрямился, вздохнул. Взглянул на Станислава умными выцветшими глазами. – Свежее пополнение, одеты, обуты. Центр кипятится, требует обезвреживания. – Он кивнул на телефонограмму, лежащую тут же, на столе. – Вон, почитай. Сроки установлены. Если до выходных не справимся, грозятся сменить комендатуру…
Станислав пробежал глазами скачущие строчки. Всё как всегда… приказано… если бандформирования не будут обезврежены в установленные сроки… трибунал… командующий…
- Что за паника? – спросил, кладя листок обратно.
- Так с проверкой же из самой Москвы по Белоруссии едут… слышал, наверное?.. Ну вот, а тут мы со своим бельмом на глазу… - Михеев снова вздохнул. – И ты ещё со своими романами…
Станислав спокойно взглянул на него.
- Здесь как раз всё просто. Я женюсь и еду поступать в академию, как и собирался.
- Женишься?.. – Михеев, усмехнувшись, покачал головой. – Как бы не так. Вернее, женишься, но не Клаевской…
- Бред. – Руки сжались в кулаки.
Михеев беззлобно принял его реакцию. Опустился на стул, поправил воротничок мундира.
- Может, и бред, но только что ко мне приходила твоя невеста… Просит повлиять на тебя, ты совсем от рук отбился… Обманывал девушку, завлёк её, а сам в кусты… Нехорошо.
- Ты серьёзно предлагаешь мне жениться на Лиле?
- А что мне остаётся делать? Ты знаешь, каким тоном со мной Седаков разговаривал? – Михеев покачал головой. – С этим не шутят, капитан. Приказ ясен: расписаться с Сильвич и съехать от Клаевской. Иначе… сам знаешь, что тебя ожидает.
Станислав уговаривал себя не горячиться. Михеев был в хорошем расположении духа, нужно было расположить его и к себе. К тому же, у него на руках был козырь. Серьёзный, он давно уже ждал момента, чтобы предъявить его.
Был у него один знакомый… В 44-м вместе выходили из окружения, политрук спецбатальона. Прощаясь, сказал: если что-то понадобится, найди, помогу… Станислав знал по слухам, что теперь Владимир Калинычев в Москве, занимает в своём ведомстве крупную должность.
Сработало. Эта новость заинтересовала Михеева, глаза заблестели, как всякий раз, когда он нащупывал выход из сложных ситуаций. Станислав видел, что ему и самому неприятно заниматься всей этой вознёй. Но, конечно, показывать он этого не стал и продолжал упорствовать. Теперь это уже было вроде игры, Станислав чувствовал, что обстоятельства на его стороне…
- Ты же понимаешь, что я люблю её? И как я могу жениться на другой?
- Эх, Громов… Салага ты ещё, в жизни и не такое бывает… Чтобы спасти себя… и её, люди и не на такое шли…
Станислав твёрдо покачал головой.
- Это инквизиция какая-то, а мы, слава богу, в 20 веке живём… Ну, помоги, сделай что-нибудь! Ты же не хуже меня знаешь, что она ни в чём не виновата…
- Знаю, знаю… А что я могу сделать, если бумажки эти сыплются со всех сторон? Соседка эта неугомонная, а теперь ещё и любовница твоя… Ты, капитан, просто гигант какой-то. В такое время амуры крутить…
- Ну, человек ты или нет? Я просто прошу тебя послать письмо Калинычеву, изложить суть дела. Больше ничего. Чем ты рискуешь?
- Да как не поймёшь ты, что уже нельзя ничего за спиной НРКД делать!.. – Михеев вскочил со стула, подошёл к окну. – Прикажешь им о твоей просьбе докладывать? Да я из кабинета не выйду за бряцанье фамилиями, тут же наручники наденут…
- Ты преувеличиваешь, не надо им ничего знать. Просто напиши, и всё. И я напишу. Полковник поможет, он мне жизнью обязан… И все документы на Агату надо туда послать. Как только дело окажется в Москве, Седаков уже ничего не сможет сделать…
- Ну, ладно, ладно. Ты много-то полномочий на себя не бери, без тебя разберутся… - Михеев раздражённо дёрнул своей лысеющей головой. – Иди. Буду думать… Нет, обожди.
Уже у двери Станислав обернулся. Михеев жёстко смотрел на него.
- Сегодня же съедешь оттуда. Сейчас же, слышишь, капитан?.. Пока разместишься в казарме, я распоряжусь, чтобы для тебя место освободили… И на глаза с этой Клаевской никому не попадайся, вообще забудь о ней… на время. По-хорошему прошу, ради тебя самого… Что молчишь, в лице изменился? Опять будешь спорить?
- Не буду… Разрешите идти, товарищ подполковник?
- Иди…
***
Сплошная стена ливня не давала видеть даже на расстоянии шага. Бурлящие потоки устремлялись по песчаному откосу, туда, где улица уходила под гору; вода вздувалась лопающимися пузырями. Станислав не был здесь всего неделю, а уже не узнавал улицы. Сейчас, глубокой ночью, в феерическом бушеванье дождя он не узнал бы ни одной улицы в мире, и всё-таки было страшно от того, что она казалась ему чужой.
Но вот наконец дом, и двор, и подъезд. С трудом отведя тяжёлую дверь под порывом ветра, он выдохнул с облегчением, ступив в сухое тихое пространство. Знакомое. Даже запахи здесь были знакомыми.
Сколько раз он поднимался по этой тёмной – глаз выколи – лестнице, возвращаясь ночью со службы… Сколько раз безошибочно оказывался у нужной двери… Казалось, он мог по памяти сказать, сколько ступенек ему приходилось преодолеть. Но сейчас всё было по-другому. Сейчас он не шёл, он летел по лестнице вверх и ни о чём не думал. От нетерпения дрожали руки.
Сегодня, когда он всё-таки решился прийти сюда, он почему-то долго мучился вопросом, звонить ему в дверь или открыть своим ключом. Ключ всё ещё лежал в кармане шинели. А в результате – постучал. Тихо постучал в дверь, прислушиваясь к звукам за нею. Услышав наконец шаги, внезапно ослабел и опёрся рукой о косяк. И все мысли, все тягостные мысли улетучились. Кроме одной, лёгкой и радостной.
Ей, этой мысли, суждено было просуществовать лишь несколько мгновений. Дверь открылась, и он увидел бледное лицо, сухие глаза с тёмными кругами под ними… В любой темноте он смог бы разглядеть это лицо.
Сколько раз за эти дни он представлял себе, как они встретятся, как она откроет ему… Но сейчас строгое, горестное выражение её лица помешало кинуться к ней, обнять. Несколько секунд она смотрела на него и ушла вглубь квартиры. Он вошёл, закрыл дверь, стараясь не шуметь. И не думать о том, как запахи уже этого пространства навалились на него всеми своими воспоминаниями.
Агата стояла в спальне у окна и смотрела на дверь. Когда он вошёл, не сдвинулась с места.
- Почему ты не отвечала на мои записки? – хрипло спросил он.
- Зачем ты пришёл?
Она не узнавал её голоса, не узнавал её. Что-то сделалось с нею, она не жила, она… Он стремительно шагнул к ней, но своим новым строгим взглядом она остановила его.
- Тебе нельзя приходить. Ты же знаешь! – негодующе и в то же время жалостливо проговорила она.
- Но я уже здесь, - покорно ответил он. – Ты прогонишь меня?
Она помедлила, но всё же сказала:
- Да. Тебе нельзя здесь быть. За квартирой наверняка следят. Что ты наделал!
- Агата, я…
- Нет, не надо, не надо… - Её голос дрогнул, и она, стянув полы халата у самого горла, поёжилась. – Я тебе уже говорила: я боюсь. Боюсь за тебя, понимаешь ты или нет?!.. Тебе нельзя со мной… У тебя карьера, служба… И что будет, если они тебя увидят… Не мучай меня, пожалуйста, уходи…
Он слушал этот потусторонний, внутренний её голос, как будто идущий из глубины души, и думал о том, сколько же дней она ни с кем не говорила, кроме себя… А ведь он хотел сообщить ей радостную новость, был уверен, что она обрадуется ему…
- Послушай меня, - заговорил он. - Калинычев уже дал ответ, документы на тебя ушли в Москву. Осталось совсем немного, ну не сдавайся, родная… Потерпи ещё чуть-чуть…
Она смотрела на него, болезненно сдвинув брови, внимательно слушая, но всё равно у него было ощущение, что она не понимает, что он говорит. За эту неделю, что они не виделись, произошло столько всего. Он хлопотал, суетился, готовил бумаги, разговаривал с нужными людьми… Но она всего этого не знала. Уйдя отсюда в тот день, когда ему приказали съехать, он оставил ей пустоту. Уходил озабоченно, деловито; сбитая с толку, ошарашенная, она помогала ему собирать вещи. И лишь потом осознала, что случилось, а он, идиот, не подумал, как это всё может отразиться на ней. Писал ей записки и передавал с разными людьми, но не получал ответа. И вот сегодня, когда пришёл наконец ответ из Москвы, не выдержал и решил прийти сюда. И нашёл её в этом состоянии… Немедленно забрать её отсюда или остаться самому, и будь что будет.
Но, как только он принял это решение и снова шагнул к ней, она резко повернулась к нему спиной, и худенькие плечи её вздрогнули. От мысли о том, сколько раз за эту неделю она стояла вот так, у окна, тихо плача, и ожидая, и боясь, что он придёт, у него сжалось сердце.
Он подошёл, дотронулся до её плеча. Осторожно, чтобы не спугнуть. Обмануть её, усыпить, а потом взять в руки, как маленькую птичку, и больше не отпускать, как бы она ни вырывалась, пока не затихнет, не успокоится.
- Ну, хорошо, только не плачь… Я сейчас уйду…
Она застыла, свела плечи от его прикосновения. И вдруг повернула голову и, наклонившись, поцеловала его руку на своём плече. Он тихонько шагнул ещё раз и притянул её к себе. Ослабев, она стала опускаться на пол, но он удержал её и, повернув к себе, крепко обнял. Донёс до кровати, лёг рядом и, отведя руками волосы от лица, стал мелко-мелко целовать. У неё снова потекли слёзы, она прикрыла глаза.
- Ты сейчас уйдёшь, - убеждённо кивала, всхлипывая.
- Конечно, уйду… Сейчас, сейчас уйду…
Целая вечность. Целая вечность до этого «сейчас». Столько времени. И её гордая, но бесконечно податливая женственность вся его. А у него не хватает смелости сказать, что он не уйдёт. И даже если уйдёт «сейчас», то «служба и карьера» будут только с нею.
Прошло ещё несколько дней. Теперь, уже зная, как она страдает, он не мог оставить её даже на одну ночь. Один бог знает, скольких усилий стоило ему успокоить её, внушить, что всё идёт своим чередом и ему ничего не угрожает. Он рисковал, конечно, приходя сюда, но по сравнению с опасностью, грозившей ей, если бы он снова оставил её одну, этот риск казался пустячным. Они не посмеют. Полковник уже дал ход делу, и в Москве рассматривают вопрос его брака и назначения на учёбу в академии. По крайней мере, с Сильвич вопрос решился – его оставили в покое, а её вызвали и намекнули, что больше не стоит упорствовать. В конце концов, может и он иногда воспользоваться своими армейскими связями.
Агата взяла себя в руки, успокоилась. Он понимал, что такой удар не мог пройти для неё даром, она не ожидала, не была готова. И теперь, собравшись, по своему обыкновению делала вид, что сильная и всё выдержит. Она и была сильной, и всё бы выдержала, но всё в нём противилось тому, чтобы испытывать её на прочность. Пока он рядом, в этом не будет необходимости. Его собственной выдержки хватит на двоих.
Всё шло хорошо, Михеев как будто и забыл об этой истории, пусть даже временно, и при встречах улыбался ему. Другие офицеры из казармы делали вид, что не знают, куда он уходит по ночам, и однажды, когда его отсутствие заметили, один из них прикрыл его. Он выставил всей казарме ящик трофейного коньяку (достал втридорога у одной ушлой вдовы-бакалейщицы), и его почти открыто поздравляли с будущей свадьбой, сочувствуя и предлагая помощь.
Но и служба шла своим чередом. В преддверии проверки обстановка в гарнизоне была нервной, его отряду всё-таки назначили рейд – так, ничего особенного, профилактика. В окрестностях пока было тихо.
Он забежал к Агате на несколько минут; старался выглядеть беспечным, весёлым. Выложил из вещмешка продукты; бутылка с подсолнечным маслом с плотной, сделанной из газеты пробкой возвышалась на столе, горделиво и успокаивающе. Агата не будет голодной, ведь пообещала ему, что будет нормально питаться. За всё это время она стала совсем худенькой, прозрачной, но в последние дни окрепла, улыбалась, как прежде. И сейчас от всего её существа исходило спокойствие; он знал, что это больше ради него, но верил, что она действительно справится.
- Это надолго?
- Самое большое – на несколько дней… Не волнуйся, хорошо? Я вернусь, и разрешение наверняка уже будет получено.
Она кивнула, улыбаясь.
- Я была такой дурочкой, заставила тебя переживать. Но сейчас всё будет по-другому, ты ни о чём не думай, просто иди и возвращайся…
Он наклонился, поцеловал её. Губы её были тёплыми, чуть дрогнули, приоткрываясь. Он закрыл глаза. Он не знал, как служили его дед и прадед, как прощались с любимыми, уходя на войну. Это казалось невозможным. Какое счастье, что война осталась позади.
- Я вернусь, - шепнул он и, выпустив её руку уже за порогом, стал спускаться по лестнице. Дверь не закрывалась. И уже внизу, выходя из подъезда, он не слышал звука захлопываемой двери.
Грузовик трясся на ухабах изрытой войной дороги. Ночь была душной. Он расстегнул ворот мундира, снял фуражку. Вспомнилась вдруг роза, которую он принёс Агате в день её рождения. Она, эта роза, лежит сейчас засушенной между страницами старой книги. История Соловьёва, он помнил название.
- Товарищ капитан, здесь болота поднялись, - окликнул его лейтенант Синицын, не поднимая глаз от планшета, разложенного на коленях. Станислав вынул свой планшет и погрузился в изучение плана местности.
Выстрел был одиночным и очень громким. Заливая планшет кровью, Синицын согнулся и упал на пол грузовика. Станислав коротко, но сильно ударил ладонью по кабине, и водитель тут же остановил машину. Солдаты тихо спрыгивали на землю один за другим, затаились за грузовиком.
…Выбираясь из леса под утро, он вспоминал, скольких и при каких обстоятельства они потеряли этой ночью. Это важно было для отчёта; назначат комиссию, поедут осматривать место, где шёл бой. Бандиты отрезали их друг от друга, он не знал, сколько ещё товарищей выбираются теперь так же, как он. Убили Иванцева, это он видел. Он подполз к нему, но мёртвые голубые глаза смотрели в небо. И тут же автоматная очередь прошила воздух над его головой. Он пригнулся, вжался в землю, но через мгновение выдал очередь из своего автомата. Серое пятно за деревьями исчезло, и наступила тишина.
Этот лес он знал плохо, в основном работал на польской границе. Вспоминал план по памяти и шёл теперь на юг по рано взошедшему июльскому солнцу. В кобуре ещё оставался пистолет - автомат он выбросил, как только закончились патроны.
Пламенеющий диск солнца медленно, но стремительно поднимался слева от него.
[/i]
|