21
Ну, слух, конечно, мгновенно разошёлся по "Зималетто", эхом, кругами по воде. Вопросом было - кто первым бросил камешек. Из разговоров, необходимых, но от этого не менее неприятных, Андрей в какой-то момент понял, что сама Наташа. Некоторое время он сидел, стискивая зубы и собираясь с силами. Он не мог поверить, что ошибся в ней, что, получается, всегда ошибался. Как измельчало всё, побледнело. Уж лучше б он помнил её другой.
По его просьбе Галина Павловна вызвала Левановскую. Наташа вошла, он посмотрел на неё и внезапно понял, что она не виновата. Оказывается, он не утратил способности чувствовать её, наверное, это что-то такое, что не уходит до конца. И, почувствовав облегчение, неожиданно мягко он спросил:
- Наташ, кто пустил слух?
На мгновение она опустила голову, но тут же снова посмотрела на него:
- Кира.
- Зачем?
- Я не знаю, что тебе ответить.
- Что ты ей говорила?
- То, что было. В первый день работы ты пригласил меня для разговора. Предупредил о конфиденциальности, о том, что о коллекции никто не должен знать раньше времени. Объяснил, чего с учётом этого хочешь от показа, от дефиле. Всё.
- Значит, все эти "выводы" сделала она сама?
- Исключительно. Ты меня в чём-то подозреваешь?
В замешательстве он провёл ладонью по столу.
- Нет. Но что бы ты подумала на моём месте? Ты же знаешь, сколько сейчас работы, какое у нас положение. Показ, премия, внимание со всех сторон... А я должен разгребать сплетни.
Её необыкновенные глаза потухли, как будто выключили свет.
- Дошло до твоей жены?
- А почему, ты думаешь, я занимаюсь всем этим вместо того, чтобы ехать в отель и на встречу с оптовиками?.. - Он устало положил ладони на стол. - Иди. Работай.
С этим надо было что-то делать. Уже больше восьми лет он вяло борется с Кириной несостоятельностью, но теперь это стало невыносимым. Как же не вовремя! И что будет, когда Катя вернётся в "Зималетто", как и положено, как и должно было быть с самого начала?..
Идя к приёмной Киры, он продолжал размышлять. Уволить Киру? Он не сможет. Она отдала компании себя, компания - единственное, что есть в её жизни. Лишить её этого значит лишить последнего доступа кислорода. Но как помочь ей, если она сама этого не хочет?..
Как часто бывало, Кира уже раскаивалась; ничего не отрицала и попросила прощения. Она сама не знает, как это получилось, разговаривала с одной из секретарш, и сами собой вырвались слова о том, что застала Андрея с Наташей целующимися у него в кабинете. И удовольствие доставляло смотреть на изменившееся лицо девушки, ведь та честно верила в то, что шеф по любви женился, и даже радовалась за него... Кира жила своими желаниями, они не исполнялись - и тогда она создавала иллюзию своими руками...
Андрей плотней прикрыл дверь. Чувство растерянности на этот раз требовало ответов. Если она жалеет о том, что делает, зачем - делает?
Он сел на диванчик напротив её стола, сцепил между коленями руки в замок.
- Ты летом ездила куда-нибудь? - вдруг спросил он.
Она чуть наклонила голову.
- Ну, где ты была в отпуске?
- В Испании и немного в Португалии, несколько дней. Зачем ты спрашиваешь?
- Хочу, чтобы ты отдохнула. Но Испании-Португалии не подходят, это просто отдых, а тебе нужно другое.
- А ты знаешь, что мне нужно? - печально усмехнулась она.
- Кир, ну не всегда мы получаем то, что нужно. - Он посмотрел на неё. - Я понимаю тебя. Все эти годы ты чувствовала во мне своего рода соратника по несчастью... И так смирялась с моим присутствием рядом. Мы оба были несчастливы. И у тебя теперь ощущение... ну, что ли, как будто я тебя предал. Стал счастливым, а у тебя ничего не изменилось. Я прав?
- Я всегда недооценивала тебя, - медленно сказала она, пристально глядя на него.
Он кивнул.
- Прав. И я... я чувствую свою вину. Я никогда не говорил тебе, что ценю тебя. Что ты действительно нужна "Зималетто" и без тебя "Зималетто" никогда не стала бы тем, чем стала. Теперь говорю. И прошу поехать в Берлин с Каретниковым. Захватите Рождество, Новый год, и вернётесь с заключённым договором. Я думал о том, кого послать, теперь точно знаю. И даже говорю тебе спасибо...
- Андрей, - поморщилась она.
Он поднялся.
- Я не могу заставить тебя поверить. Но это искренне. Сегодня я действительно многое понял. Я совсем не уделял тебе внимания.
- Ты забыл о том, что я существую...
- Да. А теперь хочу исправить эту ошибку, которая, возможно, и "Зималетто" кое-чего стоила. Прости и помоги. Поможешь? - Он выжидательно, серьёзно смотрел на неё.
Она ответила "да". Он видел, что в её глазах появился интерес, и готов был не дышать, чтобы только не спугнуть его. Легче всего уволить, выгнать из жизни; может, хоть раз удастся - "сесть и поговорить"?.. Его не пугала радужность появившейся надежды. Всё придёт в норму, осядет, краски потускнеют. Но в целом - есть шанс. А он нужен ему, очень нужен, этот шанс, потому что через год, два сюда придёт его Катя... Ему вдруг очень захотелось увидеть её.
И он решил съездить домой, но дома никого не было. По времени было ещё рано, Лёшка в гимназии. Но вообще-то Катя собиралась в больницу к Тамаре, и вопрос был бы решён быстро, но её телефон не отвечал: длинные гудки.
Он позвонил водителю, Антон сказал, что Катя отпустила его и ездит сегодня сама.
Прямо в пальто Андрей опустился на кровать, задумался. Взгляд упал на шкаф. Одна створка была отодвинута, на вешалках висели её платья. Но чемодана не было.
Он поднялся, подошёл к шкафу и сначала осторожно, потом всё нетерпеливей стал отодвигать створки. Чемодана не было. Яркого красного чемодана, который она обычно брала с собой в поездки. Он помнил его, это было как талисман: там, на острове, он стоял у окна и служил ярким подтверждением радости и любви. Его невозможной, сбывшейся любви. И ему не надо было, как Кире, врать людям, чтобы увидеть в их лицах то, о чём он мечтал.
Чемодана не было. Знакомое ощущение, с которым он давно распрощался, стало подниматься и усиливаться. Он пытался его пригасить, успокаивая себя, но почти ничего не получалось. Тошнота подкатывала к горлу, стоило вспомнить Катино лицо вчера, когда она слушала по телефону Локтеву, потом излишне резкое (он-то думал, ему показалось): "А что ещё?", потом она была странно тихой и быстро уснула... Чем больше он вспоминал, тем больше ему казалось очевидным то, чему вчера он не придал значения. И в конце концов настал момент, когда страх заполнил всё, и не осталось места ни для воспоминаний, ни для мыслей, ни для себя, ни для неё... Он даже не мог сообразить, забрала ли она какую-то одежду. Только страх; он остался один, и она одна, где-то, опять где-то, где нет его.
В трубке щёлкнуло, и его сердце ухнуло вниз и вернулось назад маленьким дрожащим кулачком вне закона. Но в трубке он услышал голос, который никак не ожидал услышать.
- Валерий Сергеич... Валерий Сергеич, это Андрей.
- Слышу... Чем обязан? Катю ищете?
- Да. Её телефон у вас? А она?..
- А её нет. Телефон забыла... Трезвонит, уже уши заложило, пришлось поднять...
- Где она? Где она, Валерий Сергеич?
- Тихо, тихо... Что это вы так разволновались? Случилось что-нибудь?
- Нет... Да... Мне только нужно знать, где Катя. - Андрей опустил руку с телефоном и сделал глубокий вдох. Выдохнул медленно, осторожно, бесшумно и снова приложил трубку к уху. Негромко, веско спросил: - Валерий Сергеич, где Катя?
- Так у Тамарки она... Тамарку же из больницы выписали... Там они, с Алёшкой... Да уже вернуться должны...
- Она Лёшу забрала?
- Ну да, пораньше забрала и поехала в больницу... А вы что ж, не знаете?
- Да нет, мы созванивались утром, я знал, что она собиралась в больницу, но про Алёшу не говорила... Неважно; Валерий Сергеич, вы мне можете дать телефон Тамары? Зорькиных? - Но, передумав, он быстро сказал: - Нет, не надо. Я сам приеду. Я сейчас приеду, Валерий Сергеич, спасибо вам!..
Дав себе минуту, чтобы успокоиться, он быстро вышел из квартиры. Потом, позже, он поймёт, что впервые разговаривал с Пушкарёвым на равных, разговаривал так, как обычно разговаривают члены одной семьи.
Он ворвался в "крепость" на Авдеенко и, даже не взглянув на Пушкарёва, открывшего ему, рванул дверь бывшей Катиной комнаты. Катя сидела с Алёшей на диване и, широко раскрыв глаза, смотрела, как, не обращая на них внимания, он распахивает шкаф, роется там, потом оглядывается и мечется по комнате в поисках чего-то.
- Андрей... Андрюша...
Он мельком посмотрел на неё, но взгляд всё же зацепился, его странный, пугающий взгляд.
- Где чемодан?
- Что?
- Чемодан... твой чемодан, красненький такой, с логотипом "Керлио"?..
- У Тамары, - растерянно сказала Катя, - я же помогала ей вещи перевозить из больницы. Колька, как обычно, ничего подходящего не нашёл, я и предложила...
Он недоверчиво, жёстко смотрел на неё, постепенно жёлтые искорки-колючки в глазах стали прятаться, гаснуть, и она начала узнавать его.
- Да что с тобой? Зачем тебе этот чемодан?
Он подошёл и сел рядом с ней на диван. Алёша заёрзал и спустился на пол.
- Пойду на кухню, - деликатно обронил он. - Полину ждать.
Ждановы молча посмотрели ему вслед и, как только за ним захлопнулась дверь, потянулись друг к другу. Катя ничего не понимала, но почувствовала внезапное желание ощутить тепло - так же, как он, придумавший свою беду на пустом месте.
- Но так же нельзя, - шептала она. - Ты теперь из-за каждого пустяка будешь думать, что я ухожу от тебя?
- Нет, нет... Так не будет. Это пока. Нужно время. Тебе неприятно думать о Наташе, я боюсь, что ты можешь уйти... Мы же живые, Кать, мы не роботы, запрограммированные сначала на сплошные несчастья, потом на счастье...
"Мы ещё плывём, только причаливаем, - думала она. - Но, наверное, этот дурацкий чемодан был нужен, чтобы причалить окончательно?.."
- Расскажи мне об острове, - улыбнулся он. - Помнишь, когда-то ты сказала...
Она дотронулась губами до его подбородка.
- Могла быть просто остановка, а можно и навсегда. Острова же бывают плавучие, знаешь, их силой прибивает к берегу, что бы ни случилось. Рано или поздно прибивает к берегу. И они становятся частью земли...
А папа вечером медленно покачал головой и глубокомысленно изрёк: "Другого не будет". Они с Катей на несколько минут остались вдвоём, он смотрел вслед вышедшему из кухни Андрею. Их давний спор о веренице потенциальных Катиных адюльтеров продолжался всё это время, уже больше незримо и неслышно, но ни на минуту не прерываясь, и Катя сразу поняла, о чём он.
- Почему? - боясь радоваться, спросила она.
- Не отдаст... - коротко сказал Пушкарёв и добавлять ничего не стал. Сегодняшнее происшествие произвело на него впечатление. И здесь чемодан оказался кстати... Кажется, она начинала любить эту штуку цвета рассветного солнца, в которой просто перевозила вещи.
Они уже собирались уходить, когда позвонил Миша. Катя с тоской посмотрела на телефон: разговор о её доле в его ресторанах был неизбежен. Доводы Андрея, спокойные и теперь уже редкие, потому что в этом было всё меньше необходимости, и её собственные размышления привели к решению. Пришло время. Но случилось несчастье с арестом товара, и у неё не хватило сил начать разговор. Теперь Миша уладил свои дела, и проблема снова стала насущной.
Она ещё колебалась, подбирала слова, а Миша сказал:
- Насчёт денег хотел сказать. Я переведу всё в течение недели. Ты номер счёта пришли.
Сказал просто, как о незначительной вещи. И она почувствовала, как сложное, неразрешимое в одно мгновенье может стать простым.
- Хорошо, - так же просто ответила она. Без всяких "спасибо" и "я знала, ты такой". - Как ты вообще?
- Пиццерию покупают за хорошие деньги. Уже подписал договор.
- Ты... расстраиваешься?
- Нет. С самого начала мне не нравилась эта затея с третьим рестораном... ты помнишь. И ты здесь ни при чём. Я всё равно продал бы его.
Она промолчала. Этого уже никто не узнает. Всем им пришлось заплатить, в том числе и ему.
- Кать, спасибо за помощь. Как всегда, всё на высшем уровне...
- Ирина Семёновна справится не хуже. А может, и лучше. Сам увидишь...
- Верю. Кстати, Веру Антонну на днях видел. Спрашивала, не передумали ли насчёт обследования.
- Нет, Миш. Не передумали... Мама сейчас в центре, делается всё необходимое.
- О, даже так? Ну, и хорошо. Кать, мне идти надо.
При этих словах почему-то встало перед глазами лицо Алины. А он как будто почувствовал, что она подумала о ней.
- У Михайлова преферанс, сегодня же пятница, - усмехнулся он и добавил небрежно: - А Алина уволилась, я тебе не говорил?
- Нет...
- Говорю... У Олега будет работать. Он же её давно зазывал.
- Я помню...
- Только не спрашивай меня, "расстраиваюсь ли я". Не расстраиваюсь... Радуюсь. Горжусь даже. - Он снова усмехнулся, и она ощутила лёгкий укол боли. Но это быстро прошло. Он свободен. Теперь он свободен, и ему доступны любые острова. Только свои собственные, и больше ничьи.
**
...- Мам, ты, кажется, расстроена?
- Скажешь тоже. Просто... просто я думала, что род Ждановых продолжится. Обидно же...
- Мам, ещё недавно ничего не могло продолжиться...
- Ты прав, прав. И потом, может, это только начало?.. Не пугайтесь, Катя, я шучу, хотя... Проходите, что вы стоите в дверях.
Они заехали за Маргаритой, вечером должен состояться показ. А утром УЗИ подарило им новость. Андрей улыбался загадочно, слегка прищурившись. Сквозь сетчатую занавесь ресниц он видел свою дочь, как если бы она уже стояла перед ним. Потом он будет смотреть, как она растёт, и иногда вот так прищуриваться, чтобы видеть её в будущем. Он уже любил эту девочку, девушку, женщину. И совершенно не отличался в этом от Катиного отца... Катя не говорила ему, но потихоньку улыбалась. Ей и безумно нравилась, и тревожила эта мысль. Удивляла...
Маргарита цвела. Катя не уставала поражаться, как ей удаётся в первые минуты скрыть свои чувства обычным ворчанием и лишь потом дать им волю.
- Ну, расскажите же мне, - сказала Маргарита, когда Андрей поднялся в кабинет, чтобы поговорить по телефону с Санкевичем, а они уселись в креслах (Катя долго поправляла длинный шлейф своего гофрированного бледно-синего с "золотой" отделкой платья).
- Что рассказать, Маргарита Рудольфовна?
- Как мы... как вы будете жить. Вы представляете себе, что такое второй ребёнок? Это большая ответственность. И перед Алёшей в том числе...
Катю тронуло это замечание.
- Да, я думаю об этом, Маргарита Рудольфовна. Много думаю... Я не буду ничего делить. Постараюсь умножить.
- Ну-ка, ну-ка, что это за арифметика?
- Сто процентов любви должны достаться каждому ребёнку. Это просто, - улыбалась Катя.
Маргарита пристально посмотрела на неё.
- А вот я в своё время испугалась, что разделю на двоих. И останется Андрею только пятьдесят, а то и меньше...
- И я боюсь. Но постараюсь...
Маргарита встрепенулась, качнула, как всегда, роскошно уложенной головой.
- Это всё метафизика, а есть вещи земные, попроще. Я могла бы помочь. Присмотреть за Алёшей хотя бы первое время. - И она вопросительно посмотрела на Катю, и та видела, что предложение это было хорошо, долго обдуманным. И вспомнился вдруг майский день, и поезд стучит на стыках, и они вдвоём в узком коридоре вагона. Кажется, она уронила мобильный... А Маргарита с тоскливым любопытством расспрашивала об Алёше. Ей так хотелось знать о ней больше... почему? Только одиночество ли было причиной?
- Вы так улыбаетесь... – услышала она голос Маргариты. - Я никогда не могу понять, о чём вы думаете. О чём вы думаете, Катя?
- О том, как хорошо, что вы разлюбили летать самолётами, Маргарита Рудольфовна.
- Ну, и шутки у вас... Вот и Андрей такой же.
- Это не шутка. Это правда...
Андрей буквально слетел по лестнице, легко, стремительно заполнил комнату собой, своим запахом, голосом.
- Ну, что вы сидите? Машина у крыльца...
Залюбовавшись им, Катя слишком резко поднялась и, споткнувшись о длинный подол платья, присела на одно колено. Тут же рядом очутился он, и она уже захлебнулась его запахом и, пока он высвобождал её ногу, боролась с желанием поцеловать безукоризненно подстриженный затылок. Не выпрямляясь, Андрей вдруг повернул к ней голову, рука сжимала её щиколотку, щиколотке было тепло.
- Крест-накрест, - шепнул он и улыбнулся. И она невольно потянулась к нему губами, но вспомнила о Маргарите, стоящей в дверях, и покраснела.
- Пойдёмте уже, на показ нельзя опаздывать, - недовольно проговорила Маргарита, старательно пряча то ли улыбку, то ли слёзы. И они пошли.
**
Коллекцию он посвятил Кате и даже дал ей Катино имя! Маргарита кипела, и только воспитание удерживало её. Даже Павел не позволял себе такого, не смешивал работу и личную жизнь! И, если уж на то пошло, эту парижскую, пахнущую весной, землёй, травой, цветами, духами, превзошедшую все прежние, коллекцию он мог бы назвать и в её честь, она всё-таки мать и заслужила за столько-то лет признание сына! Как ей хочется посмотреть на его лицо, когда она скажет ему то, о чём думала, просыпаясь рано, иногда перед рассветом, вглядываясь немного слезящимися глазами в темноту. Когда он узнает, что она решилась наконец продать дом и переехать к ним поближе (она уже узнавала, там есть вполне приличные квартиры!), ему станет стыдно, да-да, стыдно за то, что он совсем забыл о ней, думая только о жене...
Маргарита увидела в толпе светлую головку Киры, а чуть поодаль – Германа Полянского и даже Ромочку Малиновского, но ни на секунду не прервала цепочку своих размышлений. «Надо не забыть позвонить Анне Николаевне Лившиц, - рассеянно напомнила она себе, провожая взглядом Киру. - Лучший маммолог в Москве, а Катя, конечно же, даже не думает об этом!". И в этот момент её по имени, только по имени, окликнули сзади, и она повернулась на смутно знакомый, вызывавший какие-то тёплые ассоциации голос. Высокий, седой, не утративший своей осанки, всегда поражавшей её, человек стоял перед ней.
- Ну, здравствуй, - сказал он и, галантно склонившись, поцеловал её руку. А она от неожиданности даже не отняла её. Но через минуту - отняла.
- Ты, как всегда, с сюрпризами, - дрожащим (от раздражения) голосом сказала она.
Он рассмеялся, и что-то давно позабытое заставило её вздрогнуть. Вечно он сбивает её с толку!..
- А ты не меняешься, - восхищённо улыбаясь, проговорил он.
- Конечно, нет, - вздёрнула она голову, но тут же, поняв, что это прозвучало двусмысленно, вдруг смягчилась. Пожалуй, впервые с того времени, когда он признался ей в тёплых чувствах и предложил поддержку, а попросту - замужество. Ей тогда было трудно, после смерти Павла прошёл всего год, но Леониду, по-видимому, этот срок показался достаточным! Будучи знакомым со Ждановыми тридцать пять лет, до того дня он ни намёком не давал ей понять, что испытывает что-то большее, чем дружеское чувство... Она испугалась и возмутилась. Глупости! Это всё глупости, какая любовь, в её-то возрасте, в её положении!.. И она отказала ему, закрылась, даже номер телефона хотела сменить. Как напуганная первым признанием школьница, даже вспоминать смешно. И вот он стоит перед ней, как птица Феникс, целый и невредимый, возродившийся из пепла её решений...
- У меня внучка будет, - внезапно сказала она.
- А я знаю, - просиял Леонид. - Только что с Андреем разговаривал... Красивая пара... О, прости. Считай, что я ничего не знал. Забыл, что ты во всём любишь быть первой...
- Глупости! - фыркнула она...
Назавтра, проснувшись поздно, она долго лежала и смотрела на зимнее солнце, низко висевшее над горизонтом. Леонид провожал её и долго уговаривал слетать с ним в Венецию, ему нужен её совет по отделке нового дома в Лидо. Глупости, глупости! Ведь он уже знает: с некоторых пор она разлюбила летать самолётами...
В небе появилась тёмная точка. Если бы было лето, за точкой потянулся бы белый распушившийся хвост... И салон самолёта со всеми своими запахами, тканью сидений, лёгким парфюмом стюардесс, глянцем журналов, кофе, обрушился на неё. И тягучим ожиданием окончания полёта... В поезде одиночество ощущается меньше, по крайней мере, ей так казалось. К тому же это разнообразие жизни, ей же никуда не надо "успеть", никуда не надо "спешить"... А может, она просто выполняла миссию? Сказала же ей Катя, что только благодаря ей их жизнь налаживается...
Их жизнь налаживается, а значит, и её. И если в дороге она будет не одна, то какая разница, самолётом или поездом? В конце концов, самолётом быстрее и больше времени останется на Венецию, на зимние пляжи песчаных островов, на... Она положила руку на лоб. Кажется, она заболевает. По-другому это невозможно объяснить...
У Леонида рука была мягче и теплей, чем её собственная. Прощаясь, он вчера дотронулся пальцами до её лба, проверяя, не замёрзла ли она. И это не было глупостью, это было каким-то знаком, и сердце забилось сильнее, потому что уже очень давно никто не дотрагивался пальцами до её лба. И, в конце концов, остров Лидо – это всего лишь остров Лидо. Всего лишь остров. Природа, воздух, море. А если будет кому откликнуться, если ей захочется что-нибудь сказать, это даже хорошо. Это замечательно. Пусть лишь остановка, но куда ей спешить? Она уже давно даже на часы не смотрит...
И у неё есть время, до того, как появится на свет её внучка. Потом кому-то нужно будет заниматься мальчиком, все эти благие намерения только красивые иллюзии. Катя хорошая мать, но даже очень хорошие матери в первое время отдают всё время новорожденным… А Маргарита могла бы помочь с внуками.
И от этой мысли сердце тоже начинало биться сильней. Какое это было слово - внуки... И какое удовольствие доставляет думать о том, как она расскажет об этом своей подруге Дарье Тоневой из Петербурга.
Когда полетит к ней на самолёте...
КОНЕЦ
|