Гость писал(а):
Увидеть - свое прекрасное, нежное, любящее….
Взращенное им чудовище.
- Что новенького в Зималетто? – Жданов, поднявшийся на этаж, выглядит как вечнозелёный куст, от которого только что отошел садовник с ножницами: ему придана идеальная правильная форма декоративного растения, призванного украшать газон перед входом в здание банка. Куст также обработан фитовермом от тли и других бабочек, но соскучившиеся птички, желающие защитить его от любых летающих вредителей, этого не знают.
- Андрей Палыч!
- Андрей Палыч!
- Андрей Палыч! Вы прекрасно выглядите!
- И мы так скучали!
- А как я скучал!
Он, и правда, скучал. Дико.
Первые 180 часов он дико скучал в компании девушек и женщин, каждый раз после невообразимо скучных совместных занятий интересуясь: удобоваримо? Съедобно? Сбалансировано? Чем совершенно обескураживал накормленных до отвала красавиц всех мастей, и, увы, не понимая, что своим безответственным, гастрономически разнузданным поведением только углубляет и ожесточает противостояние столиц и всей остальной России: овощи-то в Москве совсем, совсем другие, не то, что у нас! И по внешнему виду они более стильные, и по питательности чистое мясо, и вкус невообразимый, а уж лежкость вообще рекордная. Вон, неделю, как приехал, а свежесть такая, будто прямо с куста.
На исходе 179 часа, заглянув в лицо очередной девчонки – с кожей прозрачной, как у «белого налива» и с глазами цвета ореха, он вдруг вспомнил это их, еще не превращенных, выражение – удивленного восторга, тихого изумления, ангельской решимости сделать теперь для него все – в благодарность за подаренное счастье. Он видел это много раз - и в глазах Киры, и в глазах Кати... да что там... не только. Как ангелы превращаются в демонов? Когда? Кто тот злой маг, что из любящего нежного прекрасного существа способен сотворить монстра? За ответом не нужно было идти к зеркалу.
Оставшиеся 540 часов он провел еще более безобразно, потому что скучал в одиночестве. Дико.
- Так и что новенького в Зималетто?
- Ну, главная новость – это, безусловно, презентация и дегустация. Андрей Палыч, компания-то процветает! Катины труды приносят такие плоды!
Труды – плоды. Сердце болезненно реагирует на эту рифму.
Он, наконец, оглядывается по сторонам: как же сразу не заметил? Это же джунгли! Всюду, на стенах, на потолке, на окнах – какие-то вьющиеся плодоносящие растения – огурцы, тыквы, стручки фасоли и зеленого горошка. И все в каком-то немыслимом изобилии.
- Да, с возвращением Кати Зималетто преобразилось! – тараторят наперебой девчонки. – А вы знаете, Андрей Палыч, кто стал лицом новой коллекции?
- Кто же? – он улыбается и таращит от любопытства глаза: пусть им будет приятно!
- Воропаев! – захлебываясь от восторга, сообщает Маша. Андрей забывает, что глаза выпучил на время.
- Александр Юрьевич?
- Да! Катя поужинала с ним, ей пришел в голову гениальный проект, она сделала ему предложение, от которого он не смог отказаться, и вот теперь...
- Предложение? – вся зелень вокруг вдруг стала серой.
- Сейчас я вам плакат принесу! – убегает куда-то Шурочка, а Андрей не перестает улыбаться нарисованной улыбкой.
- Значит, Екатерина Валерьевна и Ко трудились тут в поте лица... – он вяло обводит рукой радостно плодоносящий тропический лес.
- Они уехали на следующий день после вас, - сообщает Амура. – А вы не знали?
- Нет, я ничего не знал.
- Правда, Катя быстро вернулась, дней через пять... а вот Кира Юрьевна даже попрощаться не захотела. Ее вещи Катя собирала. Потом.
- Катя? Кира?
- А вы не знали? – девочки удивлены такой малой информированностью Жданова относительно действий руководства компании.
- Нет, я не знал. Так Катя уехала с Кирой, а не с...?
Катя уехала с Кирой или Кира с Катей – тут не разберешься. Кто первый предложил, кто мгновенно откликнулся, кто потом кого вел за собой, а кто велся на провокации – важно разве? Важно, что им было так хорошо вдвоем, как никогда еще не было – в девичьей компании. Когда смех – до истерики – общий, когда слезы – вперемешку, когда боль имеет одно имя, когда счастье – в прошлом – и то с одинаковым ароматом цветков апельсина.
У них у каждой было по номеру, но обитали они в одном – Кирином, а Катькин так и остался с неразобранной кроватью и раскрытым чемоданом на полу.
- Я хотела бы увидеть тебя, покажешь? – спросила Кира вечером, когда они вернулись в номер после шикарного ужина чуть восстановившего силы, потраченные на утомительный перелет: Австралия, край земли.
- Что показать? - удивилась Катя. Она тыкала во все подряд кнопки, пытаясь справиться с озверевшим кондиционером.
- Себя. Без одежды. Я хочу увидеть... – она не договорила.
- Хорошо. Тогда и ты мне тоже. Ладно?
- Да легко, - Кира бросила пульт на кровать, после того, как кондиционер был укрощен. И, действительно, легко взмахнула руками и одним движением стянула с себя свободное платье, оставшись в трусиках. Ну, да, конечно... Ей и не нужно носить лишнего белья.
Катя сначала засмотрелась на Кирину грудь – такое она в последний раз видела у себя где-то в четвертом или пятом классе – еле заметные холмики с темно-розовыми центрами. У нее они тогда были жутко чувствительными и разными по наполненности болью, а эти ведь совсем нет, не болят? – и спохватилась, начав расстегивать свои пуговки.
- Давай помогу. Ручки-то дрожат! – поддела чуть насмешливо Воропаева и ловко вынула из петелек оставшиеся шарики. Катино сердце бьется часто-часто. Сарафан, узкий в талии, застрял на плечах, Кира помогла освободиться от него. Ее ладони были теплыми. - Можно я? – она протянула руки к бретелькам бюстгальтера. – Мне иногда хотелось оказаться на их месте...
Длинные пальцы, скользнув по ключицам, ныряют под широкие резинки и симметричным движением спускают их вниз. Чашечки прижаты опавшей тяжестью к ребрам.
- Класс... – говорит Кира, сильно потянув бюстгальтер согнутым указательным пальцем за центр и спустив его Кате на пояс. Она чувствует себя совершенно свободно, разглядывая то, что хотела увидеть. – Давай, скинь его совсем. И трусишки.
Они стоят друг перед другом без сбруи. Кате кажется необыкновенно привлекательным Кирино тело – тело девочки-подростка, ранней весны. Выступающие косточки умиляют ее до слез, а мягкие рельефы притаившихся мышц восхищают.
- Нравится? – теперь Воропаева смотрит Кате в лицо.
- Да...
- А ты чьими глазами меня сейчас видишь?
Катя сначала не понимает, а потом понимает.
- Я – своими.
- А я – нет. Жутко любопытно было, что видел он...
Катя делает шаг назад, подносит руку к горлу. Тяжело дышать?
- Стоп! – опять веселится Кира. – Куда? Я еще и потрогать хотела.
Катя резко разворачивается и... обнаруживает себя в большом зеркале. Кира выше ее, поэтому Кате видно лицо Воропаевой.
- Тебе без одежды лучше. Смотри! - Она стоит сзади, и ее более светлые руки ложатся на Катину талию. – Осиная, еще чуть-чуть и сомкнуться, - Кирины пальцы движутся навстречу друг другу по плоскому животу. – А здесь – роскошь, - руки спускаются вниз, на бедра, издевательски дразнят, небрежно расчесывая кудрявые темные волоски между ними. – И это... – ее ладони лодочками взмывают вверх. – Сладостная тяжесть.
- Тяжесть – она и есть тяжесть, - резко разворачивается Пушкарева лицом к Кире. – А сладость – она лучше без тяжести, ведь да?
Маленькая ладошка дерзко скользит по мгновенно уплотнившемуся шарику. Кира ахает. От неожиданности?
- Хулиганка! – хохочет она, отбрасывая Катину руку, а в ответ слегка крутанув между пальцев глядящий вниз сосок. Ее собственные прыщички всегда задорно смотрят вверх. – Ты золотой слиток когда-нибудь держала в руке? Девчонка! Что ты можешь знать о тяжести? Или о сладости...
Она с разбегу падает на кровать, Катя, чуть погодя, забирается к ней, садится на колени перед утонувшем в пушистом покрывале телом. Проводит пальцем по канавке над позвоночником.
- Ты гибкая и сильная. Меня это жутко заводит...
Кира молчит. Она вспоминает, что ему тоже нравилась ее гибкость, он любил с ней экспериментировать. С гибкостью.
«На плечо! – шутливым командирским голосом командовал Андрей, и она забрасывала ему на грудь ровную ногу. Да, ему очень нравилось, что при такой растяжке входить в нее приходилось с некоторым усилием, преодолевая сопротивление плотно сомкнутых складочек, но и локальные объятия были крепче. Где впервые она проделала с ним этот трюк? В Италии, кажется, в уголке какого-то помпезного парка, куда обычно не добирались заморенные экскурсиями и обилием шедевров турики. На ней было длинное голубое платье с широкой юбкой и чисто символические, только что вошедшие в моду трусики».
- Я больше не вернусь в Зималетто, - говорит Кира, повернув голову на бок.
- Что? – непритворно расстраивается Катя. – Как же? Может, все же... уйти мне? Мне всегда казалось, что это неправильно, несправедливо, что я – президент.
- Еще чего! Правильно – не правильно, мне нужны деньги. Стабильный доход. А справедливость – ее просто нет, Кать. Забудь. И тебе сразу станет легче.
Катя молчит, спускаясь пальцами по Кириной руке от плеча, через шершавую полянку локтя, до ладони. Делает кружочек в ее серединке и возвращается обратно, вверх.
- Видела мальчиков в ресторане? – Кира болтает согнутыми в коленях ногами. Сучит в нетерпении ножками?
- Мальчиков? А, это такие мясистые в плечах с квадратными головами?
Кира опять заливается смехом.
- Здесь база сборной Австралии по водному поло. Хочешь? Будет как в кино «Спасатели Малибу». Они на нас смотрели.
Катя задумывается о своих желаниях.
- Нет, я хотела бы с тобой...
- Что? – все-таки голос выдает ее некоторое напряжение, ноги опускаются на постель.
- Болтать. Лежать. Хохотать. Напиться. Положить голову тебе на поясницу. Смотреть на тебя... своими и не своими глазами.
Кира долго молчит.
- Ладно, - опять уморительно снисходительно разрешает она. – Складай своя башка на моя задница. В конце концов, мы вооружены. Сиреневыми и алыми зайчиками. Это даже интересно... вместе, параллельно... Но за это ты кое-что сделаешь для меня.
- Я все сделаю, только не уходи… - Пушкарева укладывается, смотрит в потолок. Ее короткие волосы щекочут спину и ягодицы Киры.
- Брось. Я не вернусь туда. Медуза не может выжить, если ее бросили... на раскаленном песке.
- Медуза? На белом-белом горячем песке? – пытается уловить мысль Катя, вспоминая их прогулку по фантастическому Хайямскому пляжу.
- Нет, он был не белый, – Кира нащупывает Катину ладонь, крепко сжимает ее, будто пережидая приступ острой боли. - Он был фиалковый.