Глава 2.
Я просыпаюсь и обнаруживаю, что сквозь задёрнутые шторы пробиваются полоски утреннего света. Стакан апельсинового сока стоит на тумбочке, а Снежана суетится в углу палаты. Капельницы уже нет, и я чувствую себя намного лучше.
— Доброе утро, Снежана, — здороваюсь я хриплым голосом. — Который сейчас час?
Она оборачивается, на её лице выражение удивления:
— Вы меня помните?
— Конечно, — уверенно отвечаю я. — Мы же познакомились прошлой ночью. Мы даже поговорили немного, вы ещё меня утешали.
— Превосходно! Это означает, что Вы вышли из посттравматической амнезии, — видя мое удивление она добавляет, улыбаясь: — Не переживайте! Очень часто пациенты после травмы головы находятся в замешательстве.
Инстинктивно я подношу руку к голове и нащупываю повязку. Вау. Должно быть, я, действительно, конкретно приложилась об асфальт.
— У Вас всё будет хорошо, Вы быстро восстанавливаетесь, — она похлопывает меня по плечу.
Раздается стук в дверь. Она открывается, и входит слегка полноватая, невысокая женщина немногим за пятьдесят. У неё серо-голубые глаза и светлые волосы чуть выше плеча, уложенные в аккуратную причёску. В её ушах красуются большие серьги из плоского натурального камня. На ней незнакомое бежевое пальто чуть ниже колен. На шее красивый тёмно-синий шарф, в руках она держит плотный пакет. Её зовут Елена Александровна Пушкарёва и это моя мама?.. Я имею в виду, я на девяносто девять процентов уверена, что это она. Я даже не знаю, почему я колеблюсь.
— Здравствуйте, Снежана, — вежливо здоровается она с медсестрой. — Я тут принесла домашних пирожков Вам, перекусите вместе с другими медсёстрами. Вот, возьмите.
Она протягивает пакет медсестре, который та берёт с благодарностью.
Ладно, это определенно мама.
— Здесь так хорошо топят, — она снимает пальто, под которым она одета в тонкий голубой жакет, на вид очень мягкий и уютный и тёмную юбку. — Скажите, как моя девочка?
Она настороженно бросает взгляд на кровать, и, словно остерегаясь увидеть что-то ужасное, поворачивается к Снежане.
Медсестра улыбается:
— Кате сегодня намного лучше. Она гораздо менее сконфужена, чем была вчера.
— Слава богу! — мама немного понижает голос, и промокая платком уголки глаз добавляет: — Вчера мне было так тяжело, разговор с ней походил на разговор с сумасшедшей или каким-то… умственно отсталым человеком.
— Катя не сумасшедшая, — спокойно говорит Снежана, — и она понимает всё, что Вы говорите.
По правде говоря, я почти их не слушаю. Я не могу оторвать взгляда от мамы. Что с ней не так? Она выглядит по-другому. Стройнее или просто осунулась? И вроде как… старше. Да и одежда незнакомая, хотя, в отличие от меня, мама всегда красиво одевалась.
Когда мама подходит ближе и свет из окна падает на её лицо, я замечаю, что у неё под глазами синяки, но это объяснимо, она наверняка не спала эти две ночи, за меня переживала.
А вдруг она больна?
Нет, ерунда, она бы мне сказала. На самом деле, моя мама очень сильная духом женщина. Их с папой жизнь помотала по городам и весям, но она никогда не унывала, поддерживала папу, находила какую-то подработку.
Но, честно говоря, она, кажется, постарела за одну ночь. Надо будет уговорить её сходить к врачу и сдать анализы.
— Ой, Катюша, дорогая, — она кладёт пальто на кресло, подходит ко мне и берёт меня за руку. — Это я, Катенька, твоя мама.
Она наклоняется, слегка приобнимает меня и целует в щёку. Я вдыхаю такой знакомый аромат её любимых духов, смешанный с родным запахом домашнего уюта, и у меня на глазах появляются слёзы. Я и не осознавала до этого момента, насколько я себя чувствовала одинокой.
— Привет, мам, — я обнимаю её в ответ. — Прости меня, пожалуйста, что так напугала вас с папой. Я больше так не буду.
— Ну что ты, родная, что-ты, — она отстраняется и садится на стул рядом с моей кроватью, при этом выглядит обрадованной, но удивлённой. — Как хорошо, что ты пришла в себя.
— Ну, конечно, мам, не переживай. Я решу все проблемы и свои, и ваши с папой, я никогда не оставлю вас.
— Да-да, Катя, не волнуйся, мы очень тебе благодарны с папой, ты о нас так заботишься, — она тяжело вздыхает и грустно смотрит на меня.
— Мамочка! — у меня щемит в сердце от такой отстраненной и непривычной мамы. Я понимаю, что она сердится на меня за мой поход в клуб, за то, что я много выпила, что попала в больницу и подвела их. — Смотри, со мной всё уже хорошо, да?
— Да, Катя, я вижу, что ты уже пришла в себя. Я очень соскучилась.
— Мам, прекрати, мы же часто видимся. Мам, а папа ещё сердится на меня, да? Не хочет меня видеть?
Было непривычно, что мама пришла одна. Папа, похоже, очень разозлился. А может просматривает газеты и ищет работу. И всё из-за меня!
— Ну, что ты, детка, — наконец-то я вижу лёгкую улыбку на мамином лице, — он уже и не злится. Простит он тебя, ну как же.
— Мам, как только я выпишусь отсюда, я сразу пойду на работу, всё там объясню, решу, да?
— Да-да, и как же незаметно работа стала для тебя на первом месте, — мама тяжело вздыхает.
— Ах, да, смотри, что у меня есть, — она достаёт из сумочки открытку и ставит её на столик. — Почитаешь потом, это от Алексея и Наташи.
— От кого?
— От наших соседей, вернее от сына наших соседей и его жены.
Я оторопело смотрю на открытку, и прокручиваю в уме всех наших соседей, ни у кого из них нет сына по имени Алексей. Соседка Наташа есть, да, но она возраста моей мамы, тётя Наташа.
— Мама…
— Они желают тебе скорейшего выздоровления, — продолжает она говорить, не слыша меня. — Они спрашивали у меня что-то про поездку в горы, кататься на лыжах. Но, ничего, подождут твоего выздоровления со своими вопросами, да?
Кататься на лыжах? Я не умею кататься на лыжах. Я неуклюжая.
— Мама, о чём чем ты говоришь?
— Так, девочки, — в палату возвращается Снежана, — сейчас будет осмотр, доктор уже заканчивает с пациентом в соседней палате и идёт сюда.
Мой желудок сжимается. О боже, у мамы что-то с памятью. Она начинает путать имена и события. Неужели она так переволновалась за меня, что это отразилось на её мышлении. Мне нужно будет проконсультироваться по её поводу с врачом.
— Я вернусь позже с твоими любимыми мужчинами, — говорит она, вставая, подхватывая пальто и направляясь к двери.
Мои любимые мужчины? Это она о ком? О папе и Коле? Тогда почему мои, а не наши?
— Хорошо, мам, — я счастливо улыбаюсь, — я буду вас ждать.
Я беру со столика стакан сока и задумчиво делаю пару глотков. Встреча с мамой была какой-то странной, я никак не могу понять почему. Может быть это возрастное? Хотя, каждый человек порой думает, что его мама немного странная.
Мои размышления прерывает стук в дверь, и входит моложавый врач с рыжеватыми волосами, за которым следуют ещё два человека в медицинской одежде.
— Здравствуйте, Екатерина, — говорит он в приятной, оживленной манере. — Я Ваш лечащий врач, Марк Ильич, и Вы находитесь в неврологическом отделении в больнице им. Склифосовского. Со мной два ординатора, Эдуард и Алёна, надеюсь Вы не против. Сами понимаете, это наши подрастающие специалисты. Скажите, как Вы себя чувствуете?
— Прекрасно! За исключением того, что моя правая рука чувствует себя немного странно, — признаю я. — Как будто я отлежала её, и она не работает должным образом.
Я поднимаю руку, чтобы показать врачу, и непроизвольно восхищаюсь своим потрясающим маникюром. Я должна прояснить у девочек кто и как мне его сделал.
— Не удивительно, на неё пришёлся сильный удар, — кивает доктор и аккуратно прощупывает руку. — Нужно будет уделить ей побольше внимания, возможно, Вам понадобится дополнительная терапия. Но, сначала, я собираюсь задать вам несколько вопросов. Не удивляйтесь, пожалуйста, если некоторые из них покажутся вам глупыми и очевидными.
Он одаривает меня профессиональной улыбкой, и у меня такое чувство, что он говорил всё это уже тысячу раз.
— Вы можете назвать свое имя?
— Меня зовут Екатерина Пушкарёва, — быстро отвечаю я.
Марк Ильич кивает и ставит галочку в опросном листе.
— Вы помните дату Вашего рождения?
— Да, я родилась двадцать первого декабря тысяча девятьсот восемьдесят первого года.
— Очень хорошо.
Он делает еще одну пометку.
— Итак, Екатерина, Вы были за рулём, когда разбили свою машину и Вы ударилась головой о боковое стекло водительской двери. У Вас был небольшой отёк мозга, но, похоже, Вам очень повезло. Однако мне всё ещё нужно провести небольшую проверку.
Он поднимает свою ручку.
— Взгляните, пожалуйста на кончик этой ручки, я буду двигать её из стороны в сторону, Вам нужно следить за её движением глазами.
Врачи никогда не позволяют пациентам вставить хоть пару слов, не так ли?
— Извините меня! — Я машу ему рукой. — Я боюсь, что Вы перепутали меня с кем-то другим. Я не разбивала никакую машину.
Доктор хмурится и переворачивает несколько страниц в своей папке.
— Здесь говорится, что пациент попал в дорожно-транспортное происшествие.
Он оглядывает комнату в поисках подтверждения.
Почему он спрашивает у них? Откуда они могут знать? Какой-то странный и подозрительный доктор. Я, тот человек, с кем это случилось!
— Ну, они, должно быть, записали всё неправильно. Понимаете, мои родители очень нервничали, они всегда за меня чрезмерно переживают и опекают, — твердо говорю я. — Я была в клубе со своими подругами, мы выпили немного лишнего, признаю. Потом, на улице, я уронила свою сумку, пока я её поднимала, меня задела проезжающая мимо машина, потому и рука болит. Я упала, ударилась головой. Вот что произошло на самом деле. Я хорошо это помню.
Марк Ильич и Снежана обмениваются озадаченными взглядами.
— Я уверена в том, что было дорожно-транспортное происшествие, — бормочет Снежана. — Две машины, бок о бок. Я была внизу в приёмном отделении и видела, как привезли пострадавших: Екатерину и другого водителя. Насколько я помню, он отделался всего лишь переломом руки.
— Я не могла попасть в автомобильную аварию, — я стараюсь сохранять терпение, но мне очень хочется поскорее закончить этот допрос и позвонить в «Zimaletto» и Коле. — Всё дело в том, что у меня нет машины, а мой папа никогда не даст мне управлять своей. Да и прав у меня нет. Я и водить-то не умею, папа мне никогда не позволял даже думать об этом.
Сказать по правде, я хотела научиться водить машину, даже как-то записалась на курсы вождения вместе с Колей. Но папа об этом узнал и очень ругался. Впрочем, я согласилась с ним быстро и без споров: куда с моей невнимательностью и неуклюжестью ещё и за руль. Да и потом, я живу в Москве, у нас прекрасно развит общественный транспорт — так и дешевле, и спокойнее. Хотя, я понимаю, что когда-то мне придётся сдать на права, папа не молодеет, в будущем нужно будет их с мамой куда-то подвозить, на дачу, например.
— Вы уверены, что у вас нет… — врач переворачивает страницу и, прищурившись, смотрит на надпись. — Lexus IS250?
— Lexus? — Я фыркаю от смеха. — Вы серьезно?
— Но здесь написано…
— Послушайте, пожалуйста, — я прерываю его так вежливо, как только могу. — Я расскажу Вам, сколько зарабатывают двадцатитрехлетние персональные ассистенты, хорошо? А Вы мне потом скажите, могу ли я позволить себе такую машину как Lexus или что-то подобное.
Марк Ильич открывает рот, чтобы ответить, но его прерывает одна из ординаторов, Алёна, которая похлопывает его по плечу. Она что-то показывает в моей карте, и доктор снова открывает рот от удивления. Его глаза встречаются со взглядом ординатора; она поднимает брови, смотрит на меня, затем снова указывает на бумагу. Они выглядят смешно, как артист с суфлёром, оба из которых забыли слова.
Марк Ильич подходит ближе ко мне и пристально смотрит на меня с серьёзным выражением лица. Мой желудок сжимается от страха и неизбежности. Я видела такое выражение лица. Я знаю, что оно может означать. Сейчас он скажет: «Катя, мы сделали МРТ и увидели то, чего не ожидали обнаружить». Конечно, это что-то могло бы быть чем-то незначительным, но увы. Это никогда не бывает пустяком, не так ли? Иначе зачем бы устраивать вот такое шоу?
— Со мной действительно что-то не так? — говорю я почти агрессивно, пытаясь подавить внезапную дрожь от ужаса в моём голосе. — Просто скажите мне, наконец-то, хорошо. Зачем тянуть?
Мой разум уже перебирает возможные варианты. Рак. Больное сердце. Я потеряла какую-то часть тела. Украдкой я ощупываю себя сквозь одеяло.
— Катя, я хочу задать Вам еще один вопрос, — голос доктора становится мягче. — Вы можете сказать мне, какой сейчас год?
— Какой сейчас год? — Я ошеломленно смотрю на него.
— Ну, не волнуйтесь, нет никакой катастрофы, — успокаивающе говорит он. — Просто скажите мне, какой, по-Вашему, сейчас год. Это одна из наших стандартных проверок.
Я перевожу взгляд с одного лица на другое. И прихожу к выводу, что со мной решили сыграть какую-то шутку, но я не могу понять, какую. Это, явно, розыгрыш, всё это, и VIP палата, и ногти, и машина. Но кому это понадобилось? За всем этим явно стоит не бедный человек. Надо быстрее прекращать этот цирк и бежать на работу.
— Ладно, я отвечу. Сейчас октябрь 2005 года, —говорю я наконец.
В комнате царит странная тишина, как будто все затаили дыхание.
— Хорошо, — Марк Ильич садится рядом со мной на кровать. — Катя, возможно, Вам покажется это странным, но сегодня 17 октября 2008 года.
На его лице абсолютно серьёзное выражение, да и все остальные тоже кажутся совершенно серьезными. На мгновение я принимаю их слова на веру и пугаюсь, но затем, с приливом облегчения, я понимаю, что это, действительно, розыгрыш! Актёры прекрасно играют свои роли, и не подкопаешься. Я почти поверила!
— Ха-ха-ха, — я закатываю глаза. — Как смешно. Это кто же вас нанял? Генка с нашего двора? Гадко подшучивать у него в крови. Только денег у него на это нет. Маша? Шура? Амура? Да нет, девочки на это не способны! А, я догадалась, это Кира Юрьевна так мне решила отомстить. Она может, и денег у неё куры не клюют.
— Я не знаю никого по имени Генка или Кира Юрьевна, — отвечает доктор, не отрывая от меня серьёзного взгляда. — И, к сожалению, я не шучу.
— Он совершенно серьезен, Катя, — вмешивается один из ординаторов. — За окнами 2008 год.
— Но… это же будущее, — говорю я глупо. — Вы хотите сказать, что изобрели машину времени?
Я заставляю себя немного рассмеяться, но никто больше не присоединяется.
— Катя, это наверняка является для тебя большим шоком, — ласково говорит Снежана, кладя руку мне на плечо. — Но это правда. Сейчас октябрь 2008 года.
Я чувствую, как будто моя голова раскалывается на две части, и эти две части теряют связи между собой. Я слышу, что они говорят, но это просто смешно. Вчера был 2005 год. Как мы могли перепрыгнуть через три года?
— Послушайте, это не может быть 2008 год, — выдавливаю я из себя, стараясь не выдать, насколько я напугана. — Сейчас 2005 год. Зачем Вы делаете из меня дурочку.
— Не пугайтесь, — говорит Марк Ильич, бросая предупреждающие взгляды на остальных. — Давайте не будем торопиться. Почему бы Вам не рассказать нам, что Вы помните из последних событий?
— Ладно, что же, — я протираю костяшками пальцев глаза. — Последнее, что я помню, это то, как вчера вечером мы гуляли с подругами с работы. Вечер четверга. Мы пошли в клуб, после показа новой коллекции в «Zimaletto», а потом мы вышли на улицу, я пыталась поднять свою сумку, меня задела проезжающая машина. Очнулась я уже здесь, в больнице. Это произошло 14 октября 2005 года. — мой голос дрожит. — Я точно знаю дату, потому что я личный помощник президента компании, да и даты показов я все хорошо помню. Более того, я должна была с сегодняшнего дня исполнять обязанности президента компании, а я не вышла на работу, потому что застряла здесь!
— Катерина, всё это произошло более трёх лет назад, — мягко говорит Снежана. — Вы вспоминаете не тот несчастный случай.
Она кажется такой уверенной. Они все кажутся такими уверенными. Паника поднимается во мне, когда я смотрю на их лица. Сейчас 2005 год, я знаю, что это так. Это 2005 год.
— Что еще Вы помните? — спрашивает доктор. — Если мы вернёмся к той ночи.
Я не знаю, — говорю я, защищаясь. — Я была у нотариуса с Колей, по личным вопросам. Андрей Павлович очень нервничал…
— У Вас нет ощущения, что память затуманена?
— Немного, — неохотно признаю я, подумав.
В дверь вошла ординатор Алёна, по-видимому, она выходила из палаты. Она принесла несколько журналов и газету. Она подходит к кровати и смотрит на доктора.
— Могу я показать?
— Да, — он кивает. — Это хорошая идея.
— Посмотрите, Катя, — она показывает мне журнал «Нейрохирургия». На его обложке внизу под центральной фотографией исторического здания крупным шрифтом напечатаны цифры 2008. Я дрожащими руками беру журнал, и тупо уставившись на него, обвожу цифру пальцами.
— Или вот, посмотрите газету «Аргументы и факты». Это последний выпуск от 15 октября, — она протягивает мне газету и указывает на строку с датой вверху. — Полистайте внимательно.
Я испытываю сильный шок, когда читаю наверху: № 42 (1459) 15–21 октября 2008 г. Но я ведь это же просто цифры, да? Любой может набросать на компьютере и распечатать в издательстве. Это ничего не доказывает. Я пробегаю глазами страницу и вижу знакомые фамилии. Ю. Стоянов — ну это актёр, мама с ним смотрела пару фильмов. Так Джигарханян — туда же. Нобелевка — понятно. Т. Голикова — её я знаю, она заместитель министров финансов, конечно, я её знаю. Я же экономист и читаю экономические журналы. А вот и посмотрим, что изменилось в финансовой сфере. Я судорожно переворачиваю страницы и замираю от удивления. Т. Голикова уже министр здравоохранения и социального развития. Это шутка такая, да? Разозлившись, я решаю не читать статью и возвращаюсь на главную страницу. А. Костенюк — что-то знакомое, то ли знаток, то ли шахматист. Пойду ниже. Европа, выборы в регионах, президент… Постойте, постойте, как это Дмитрий Медведев — президент России?!
У меня по спине пробегает внезапный холодок. Нет, нет, читаю дальше. Исторические парадоксы… Зарубежье… Накануне эпидемии… Какие эротические тайны скрывает обыкновенная жвачка? А правда, какие? Я начинаю пролистывать до пятьдесят четвёртой страницы, чувствуя незнакомое любопытство и возбуждение. Пролистав половину, я останавливаюсь. Погоди, Екатерина, когда это тебя стали волновать такие темы? Лучше вернуться назад к статье с Голиковой. Но пролистываю наспех далее. Дохожу до страницы о кино. На весь разворот Хабенский. Вот, его я тоже знаю, папа очень любит смотреть сериал «Убойная сила», он уже пять лет идёт. С интересом разглядываю страницу. «Адмирал: кино с прицелом в Голливуд.»
— Подождите, — наконец не выдерживаю я и обращаюсь к медицинскому персоналу. — Это что такое? Только недавно же вышел фильм «Статский советник», Коля меня три раза заставил его посмотреть.
— Да это когда было, — махнул рукой ординатор Эдуард. — Сто лет назад, все уже о нём забыли. Уже два мини-сериала по этим книгам сняли.
— А как же «Убойная сила»? — уточняю я, пытаясь собраться с мыслями.
— Так Хабенский давно перестал там сниматься. Он сейчас больше по фильмам, очень востребованный актёр. Даже снялся в фильме «Ирония судьбы». Тоже с Боярской как и в Адмирале, — с воодушевлением и влюблённым взглядом на фото актёра говорит Снежана.
— «Ирония судьбы» какая? — оживляюсь я. — Про Ипполита? Вот мама обрадуется. Всегда на новый год смотрит этот фильм.
— Я думаю Ваша мама его уже посмотрела, и не раз. Меня, правда, сначала немного огорчило, что главные герои не остались вместе…
— Подождите, Снежана, не рассказывайте ей, пусть сама посмотрит. Да и новый год скоро, — не даёт ей договорить Алёна.
Они продолжают препираться, обсуждают фильмы и роли, но я их больше не слышу. Я смотрю на газету в руках, пока она не начинает прыгать у меня перед глазами. Вот почему ничто не имело смысла. Это не мама была с проблемами мышления, это я.
— Значит, я лежала здесь в коме, да? — Я с трудом сглатываю. — Три года?
Я не могу в это поверить. Я стала девушкой в коме. Кома-девушка, так теперь меня будут все называть и надсмехаться. Все ждали, когда я проснусь, целых три года. Бедные родители, теперь понятно, почему мама была такой несчастной и отстранённой. А папа? А Коля? Мир продолжает существовать без меня. А «Zimaletto»? Даже страшно представить, чем всё закончилось. Бедный Андрей Павлович. Хотя о чём это я, он уже давно женат на Кире Юрьевне. Они живут счастливой жизнью, наверное, и дети у них есть.
Но Марк Ильич качает головой:
— Катерина, вовсе нет. Всё обстоит немного по-другому, — он забирает у меня из рук газету, и я сосредотачиваюсь на его словах. — Вас приняли всего четыре дня назад.
Что?
Так всё. Достаточно. Я больше не могу с этим справляться. Я попала в больницу пять дней назад, в 2005 году, но сейчас, как по волшебству, 2008 год? Где мы, ураган занёс меня в Изумрудный город?
— Я не понимаю! — беспомощно говорю я, упрямо складывая руки на груди в защитном жесте. — У меня галлюцинации? Я что, сошла с ума?
— Нет! — решительно говорит доктор. — Катерина, я думаю, что Вы страдаете от того, что мы называем ретроградной амнезией. Это состояние, которое обычно возникает после травмы головы.
Он продолжает объяснять, сыпет медицинскими терминами, но его слова не откладываются должным образом в моём мозгу. Когда я оглядываю персонал, я внезапно чувствую подозрение. Они выглядят фальшивыми. Это ведь не настоящие медицинские работники, не так ли? Это не настоящая больница?
— Я поняла! Вы украли мою почку? — Резко прерываю я его речь. Мой голос срывается на паническое рычание. — Что Вы со мной сделали? Вы не можете держать меня здесь. Немедленно отдайте мне телефон, я должна позвонить в полицию!
Я отбрасываю одеяло и пытаюсь выбраться из постели.
— Катерина, — Алёна останавливает и держит меня за плечи. — Никто не пытается Вам навредить. Марк Ильич говорит правду. Вы потеряли память и пребываете в замешательстве.
— Это естественно паниковать, верить, что существует какой-то заговор. На Вашем месте я, скорее всего, тоже бы вёл себя аналогично. Но, мы говорим вам правду, — доктор твердо смотрит мне в глаза. Вы забыли часть своей жизни, Катя. Вы просто забыли. Вот и всё. Это временно.
Мне хочется плакать. Но я вспоминаю, что моя фамилия Пушкарёва, а значит никаких слёз, только трезвый расчёт. Но я не могу сказать, лгут ли они. А если всё это какой-то грандиозный трюк? Должна ли я доверять им или бежать? У меня голова идет кругом от замешательства.
И вдруг я замираю. Я обвожу взглядом комнату, смотрю на самые дальние стены, уголки, картину на стене. И вижу. Понимаете, я всё вижу! Ясно и чётко. Без очков!!! Да, мне говорили, что можно улучшить моё зрение, сделав операцию на глаза, возможно, и не одну. Но это стоило космических денег.
— Катя, с Вами всё в порядке? — спрашивает Марк Ильич.
Я не могу ответить. Я аккуратно провожу рукой по глазам, в надежде найти линзы, которые объяснят моё хорошее зрение, но, конечно, их там нет.
Сердце колотится, я медленно опускаю взгляд на свои руки и начинаю их внимательно осматривать — ухоженные. Дело не только в ногтях, которые, как я теперь понимаю, вовсе не акриловые, а мои, самые натуральные, и они никак не могли вырасти такими длинными за пять дней. Но также и в гладкости слегка загорелой кожи, на которой видны светлые участки от колец. А я никогда не носила кольца!
— Вы говорите, — я прочищаю свое охрипшее горло, — Я потеряла три года своей памяти.
— Ну, трудно быть точным, но именно так это выглядит на данный момент, — доктор облегчённо кивает головой, видя, что я начинаю принимать действительность.
— Могу я еще раз посмотреть газету, пожалуйста? — Мои руки дрожат, когда я беру её у Алёны. Я переворачиваю страницы, и на каждой из них внизу страницы одна и та же дата — октябрь 2008 года.
Это действительно 2008 год. Что означает, что я должна быть…
О мой Бог. Мне двадцать шесть лет. Вот-вот исполнится 27.
Я совсем старая…
_________________ You will never know what you are capable of if you are afraid. Bodo Shafer
Последний раз редактировалось bkol 15 дек 2022, 21:14, всего редактировалось 1 раз.
|